[PMR]

Эту книжку Верещагин подарил своему знакомому Николаю Андреевичу Мудр... (фамилия в автографе неразборчива). Каким-то образом она очутилась в Сирии. Так и осталась бы книга в чужих краях, не попади она лет восемь тому назад в руки одному сирийцу, отправлявшемуся на учебу в Советский Союз. Тот, не догадавшись, какую ценность представляет экземпляр с автографом знаменитого художника, использовал книгу вместо букваря, обучаясь по ней русскому языку!
Проделав путь из России в Сирию, затем снова в Москву, она попала к Юрию Павловичу Должикову. Тот привез ее в Кишинев и подарил мне.
С чего же теперь начать поиски имени человека, которому Верещагин подарил книгу?
...Я намеренно закончил свой рассказ этим вопросом. Знал, когда объявят перерыв, меня окружат энтузиасты- книголюбы. Они будут давать советы, как отыскать следы этого «Мудр...». Я выслушаю и оптимистов и скептиков, возможно, и на этот раз оправдает себя старая пословица: ум хорошо, а два — лучше.
И верно, в перерыве я оказался в плену слушателей. Предлагали избитое: «Объявить по радио», «написать, в газету». Но вдруг среди хора вопросов, предложений спокойный голос:
— Почему вы полагаете, что книга написана художником Верещагиным, а не его отцом? Тот действительно был литератором, и не только мемуаристом, как его сын.
Элегантно одетый пожилой человек спокойно смотрел на меня.
Мне ничего не стоило опровергнуть это предположение, я твердо знал: «Литератор» написал знаменитый художник-баталист, а не его отец. Но меня заинтересовал человек, задавший такой вопрос.

[PMR]

Так завязалось мое знакомство с художником Алексеем Александровичем Васильевым. Спор о Верещагине в тот вечер мы закончили уже у него дома, куда я был приглашен посмотреть его коллекцию.
Кстати, фамилию знакомого В. В. Верещагина установил впоследствии доцент из Ленинграда И. Г. Мямлин, прочитавший мою публикацию в журнале. Книга была надписана Николаю Андреевичу Мудрочелю, близкому знакомому П. М. Третьякова, основателя знаменитой галереи.
Итак, к в квартире художника Васильева. Во всех трех комнатах по стенам развешаны этюды, рисунки известных художников, полотна самого хозяина. В застекленных шкафах — египетские, индийские, китайские статуэтки; на полотнищах — тысячи значков. Алексей Александрович рассказывает:
— Вот эту вазу я привез из Китая, а маску, которая сейчас у вас в руках,— из Центральной Африки. А вот это перед вами подлинный

[PMR]

РИСУНОК ВАЛЕНТИНА СЕРОВА

На стене передо мной висел пожелтевший лист бумаги. На нем карандашный рисунок — фигура молодого длинноволосого человека. Внизу, в правом углу, надпись: «Это Малявин в 1902 году». В левой части листа фигура сидящей женщины и ниже инициалы: «В. С.»—Валентин Серов.
Валентин Александрович Серов изобразил молодого петербургского художника Филиппа Андреевича Малявина — одного из лучших учеников Репина, впоследствии академика живописи. Основной темой в творчестве художника Филиппа Малявина была русская деревня. «Вихрь», «Крестьянская девушка с чулком», портрет матери, сотни набросков, этюдов, лица крестьянских девушек, баб, мужиков. Все ярко, пестро, цветисто.
Филипп Малявин был не просто хорошим знакомым Серова. Их объединяли и одинаковые дороги в искусстве. Ведь и Серов, приезжая в 90-х годах из села, привозил такие картины, как «Баба в телеге», «Баба с лошадью». Полотна обоих художников экспонировались на одних и тех же выставках.

[PMR]

Малявин был знаком с В. И. Лениным. Владимир Ильич не раз беседовал с ним об искусстве. Художнику во время этих бесед удалось сделать несколько карандашных рисунков вождя, которые хранятся сейчас в фондах Центрального музея В. И. Ленина.
Васильев показывает картину, висящую на стене.
— Это — один из подлинников Филиппа Малявина — картина «Баба».
На большом листе картона изображена молодая крестьянка в ярком цветастом платье. Но меня сейчас интересует другое.
— Скажите, Алексей Александрович, а как попал к вам рисунок Валентина Серова с изображением Малявина?
— Портретов Филиппа Малявина, написанных другими художниками, нет, за исключением литографии Л. С. Бакста. Есть, правда, портрет, выполненный художником Б. М. Кустодиевым. Судьба же этого рисунка довольно любопытна...
И он поведал мне такую историю.
В самом начале нашего века в петербургских художественных салонах, на вечерах, где сходились музыканты, актеры, живописцы, нередко появлялась молодая девушка— художница Евгения Малешевская. Ученица Репина, она только что покинула стены Петербургской Академии художеств и теперь всецело отдалась любимому делу — живописи. Во время встреч в салонах художники нередко набрасывали портреты друг друга и тут же дарили эти рисунки.

[PMR]

Как-то Евгения Марцелиновна попала на вечер к молодому художнику Филиппу Малявину. Был там в это время и Валентин Серов. От нечего делать он набрасывал на листке бумаги первое, что попалось на глаза,— вешалку с висящими пальто, видневшуюся из раскрытой двери. Сделав набросок, Серов перевернул лист и стал рисовать сидящую на пуфе женщину, как видно, мать Малявина. Набросав контуры, он вдруг остановился. Карандаш застыл без движения в его руке: сам художник Филипп Малявин стоял в непринужденной позе, внимательно слушая одного из гостей. Карандаш Серова быстро забегал по бумаге. Вот на листе появилась голова с чуть вьющимися волосами, еще несколько штрихов — н готова вся фигура художника. Небольшая доработка и внизу две буквы, инициалы автора — «В. С.»

[PMR]

Что стало с рисунком потом — приходится только гадать. Был ли он тогда же на вечере подарен Е. Малешев- ской или попал к ней позже — неизвестно.
Еще до Октябрьской революции Евгения Марцелиновна переехала из Петербурга в Кишинев и поселилась с сестрой в доме на Купеческой улице (ныне улица Ко- товского, дом № 75). Она по-прежнему занималась живописью, сестра — профессор Кишиневской консерватории, вела большую педагогическую работу. В доме Ма- лешевских бывали известные музыканты, композиторы, художники, которые приезжали в Кишинев. Здесь пели и Федор Шаляпин, и Александр Вертинский. Композитор Рахманинов исполнял на фортепиано свои новые произведения.

[PMR]

В 1941 году в Кишинев приехал молодой художник, окончивший ВХУТЕМАС (Высшие государственные художественно-технические мастерские). Это был Алексей Александрович Васильев. Он познакомился с ученицей Репина, стал готовить выставку ее полотен, радиопередачу, посвященную ее творчеству. Но началась Великая Отечественная война. Малешевская тяжело болела и эвакуировать ее в тыл оказалось невозможным.
Когда в 1944 году Васильев вернулся в освобожденный Кишинев из эвакуации, Евгении Марцелиновны уже не было в живых. Она скончалась, не дожив двух лет до освобождения города советскими войсками.
Алексей Александрович зашел в дом художницы и остановился пораженный: стены комнаты-студии сплошь были испещрены порнографическими рисунками. Видно, во время оккупации здесь нашел себе пристанище какой- то фашистский офицер-«художник». Папки с рисунками и полотна покойной Малешевской, к счастью, оказались нетронутыми. Васильев привел в порядок стены, бережно собрал более ста тридцати работ художницы.
В одной из папок с карандашными набросками он и обнаружил рисунок Валентина Александровича Серова.

[PMR]

КАРТИНА ОДЕССКОГО ХУДОЖНИКА
Однажды товарищ принес мне свернутый в трубку холст, висевший у кого-то на кухне. История его такова.
В 1947 году одесскому художнику Циплакову поручили написать портрет Героя Советского Союза Галины Константиновны Петровой, погибшей в Крыму в битве с фашистами. Вскоре большой портрет был выполнен, с него сделали копию, которую подарили родителям героини...
Каждое воскресенье мать отправлялась на «толчок», чтоб подыскать для портрета хорошую раму. Наконец однажды за небольшую цену купила старую и потрескавшуюся картину в роскошном багете. Дома она вынула полотно, но не выбросила — пожалела. Нашлось ему место на стене в кухне.

[PMR]

Прошло около двадцати лет. И вот я стою перед полотном, которое принес мне товарищ. Достаточно бросить на него взгляд, чтоб понять: писал не рядовой художник.
Картина эта — рассказ в лицах. Видимо, молодой человек сделал предложение девушке. Она с радостным лицом повернулась к матери и сообщает ей «по секрету» об этом. Написана картина в стиле поздних «передвижников».
Но кто же автор?
С трудом обнаружил я в правом нижнем углу четыре еле видимые буквы: «Б..дек.»
Уж не знаменитого ли Бродского картина?!
Торопясь, схватил увеличительное стекло, фотоаппарат с набором светофильтров. После долгих усилий восстановил то, что стерто было многими годами — «Ю. Бершадский. 1897 г.»
Это была картина известного украинского художника.

[PMR]

...В конце 80-х годов прошлого века в Одессе открылась выставка картин художников-передвижников. Среди ее посетителей часто можно было видеть юношу — ученика местной художественной школы Юлия Бершад- ского, особенно подолгу стоявшего возле картин Ильи Ефимовича Репина. Юлий Бершадский, сын бедного ремесленника из Тирасполя, рано проявил свои незаурядные способности. Он поступает в Одесскую художественную школу, оканчивает ее с двумя серебряными медалями и, окрыленный надеждой, взяв с собой рисунки, едет в Петербург поступать в Академию художеств. Конкурс был немалым. На 36 мест претендовало 366 человек. Бершадский был принят в Академию Художеств одним из первых, и сам Репин высоко оценил его конкурсную работу.

[PMR]

А дальше пошли годы большой и напряженной учебы под руководством Репина, Шишкина, Куинджи. Молодого художника волновало бесправие в России, особенно тяжелая судьба женщины. В 1906 году его картина «Жертва времени» экспонировалась на передвижной выставке в городах России. На следующий год Бершадский представил на выставку передвижников другую картину— «Новый рассказ Максима Горького».
Время шло. Полотно за полотном создавал талантливый художник. О его картине «Рыбаки», которая экспонировалась на VI Всеукраинской выставке в 1934 году, высоко отзывалась пресса, отметил ее академик И. Э. Грабарь.
Началась Великая Отечественная война, и старый художник переезжает в Свердловск. Здесь он ведет изо- кружок в Доме народного творчества, создает портреты ударников Уралмаша, деятелей культуры Урала, портрет писателя П. П. Бажова.
Советское правительство оценило работу старейшего художника, присвоив ему почетное звание Заслуженного деятеля искусств Украинской ССР.
Картину же Бершадского, так неожиданно попавшую ко мне, я подарил Алексею Александровичу Васильеву. Он реставрировал ее и повесил в своем музее.

[PMR]

У МОЛДАВСКОГО КОЛЛЕКЦИОНЕРА
Квартира кишиневского журналиста Юрия Федоровича Грекова с первого же посещения удивила меня своей необычностью. Вот уж действительно настоящий домашний музей. Глазами столетий смотрят здесь предметы старины. В особых папках хранятся знаки отличия русской армии и флота: погоны, эмблемы, кокарды. За стеклом наконечники стрел скифских воинов, у двери старинное пушечное ядро, на стенах древние ритуальные маски.
Я листаю альбом старинных открыток, а Юрий Федорович рассказывает о каждом экспонате домашнего музея:
— Эта статуэтка привезена из Сибири. А вот тут осколок фрески. Когда я был в Самарканде...
Когда он рассказывал о своем путешествии на Памир, моя рука вдруг задержалась на раскрытом листе альбома...

[PMR]

...Холодный серый полумрак охватил небо и землю. По заснеженной тропе к виднеющейся деревушке бредет старик. Ветхий зипун, на старых валенках стоптанные калоши, в руках посох, а за спиной котомка. Сколько таких вот странников бродило по бесконечным дорогам великой Руси!
Возможно, я не задержался бы на этой странице, но лицо... седая окладистая борода, пристальный взгляд из-под лохматых бровей. Старик резко повернул голову, точно его кто-то вдруг окликнул, и застыл в минутном ожидании, готовясь шагать дальше...
Да это же Лев Толстой!
Но что это передо мной — фотография? Репродукция с чьей-то картины?
Каких только не видел я изображений великого писателя. На одной открытке неизвестный художник изобразил его плачущим на плече у Христа. На какой-то этикетке для одеколона его изобразили босым, подпоясанным куском веревки, с надписью — «Одеколон Лев Толстой». Чего только не встретишь! А вот такого портрета еще не встречал.

[PMR]

Кто же автор художественного портрета, воспроизведенного на этой редкой открытке?
Я запросил музей Л. Н. Толстого. Написал письмо и вложил в конверт фотокопию. Вскоре пришел ответ. Сотрудник Музея-усадьбы Ясная Поляна В. Лебедева сообщала: автором является польский художник Ян Стыка, который был современником Толстого, переписывался с ним, хотя лично они и не встречались. В яснополянском музее есть одна из работ Яна Стыки — портрет Л. Н. Толстого 1910 года.
Позже я узнал, что в 1909 году Ян Стыка прислал Льву Николаевичу репродукцию своей другой картины. На ней великий писатель был изображен за работой в саду. Его окружают «призраки» бедствий, терзавших Россию. Лев Николаевич поблагодарил художника: «Получил репродукцию с вашей интересной картины. Любуюсь исполнением и благодарю вас за содержание».
Еще при жизни Л. Н. Толстого снимки с этой картины Яна Стыки были воспроизведены на почтовых открытках, так же, как и изображение Толстого-странника, открытку с которым я обнаружил в домашнем музее Юрия Федоровича Грекова.

РОЯЛЬ АНТОНА РУБИНШТЕЙНА

Редко кому из музыкантов выпадала на долю такая популярность, как Антону Рубинштейну. Во всем мире никто, за исключением Ференца Листа, не мог сравниться с ним в мастерстве игры на фортепиано. В одной из немецких газет писали: «В этом артисте пульсирует такая жизнь, что немыслимо оставаться равнодушным, слушая его, и подобно тому, как самого его увлекает страстность и неистовый дух, он увлекает за собой своих слушателей». А французский критик замечал: «Важнейшим музыкальным событием этой недели было новое появление Антона Рубинштейна, гениальнейшего пианиста современности... Новый музыкальный Цезарь и в Париж вошел как победитель».

Рубинштейн достиг таких вершин, что многие не верили, будто он играет на обычном инструменте. Газетные хроникеры выдумывали небылицы о «боге клавиатуры», вроде того, что пианист, мол, играет не на обычном рояле, а на каком-то новом, никому не ведомом...

А ведь один из личных роялей Рубинштейна был действительно не совсем обычным.
В его доме-усадьбе в Петергофе стояли два рояля — один белый, другой — черный, беккеровский. Видно, Антон Григорьевич предпочитал больше второй, потому я поместил его в своем кабинете.

[PMR]

Рубинштейн мог играть без устали по нескольку часов подряд, и домашние, знакомые, друзья — слушатели его импровизаций и концертов, удивлялись: откуда' такая нечеловеческая сила у этого одержимого музыкой богочеловека?
К старости композитор почти совсем потерял зрение и не мог уже видеть нотных знаков.
«Я выступал публично до тех пор, пока чувствовал,, что перед публикою играю лучше, чем для себя дома,, но отрекся от публичных выступлений с тех пор, как заметил, что дома для себя играю лучше, чем перед публикою»,— писал он.
Но как и прежде Рубинштейн продолжал часами просиживать за своим роялем, погружаясь в волны звуков.
Так что же это за черный рояль стоял в кабинете Антона Рубинштейна, вызывая почтительное удивление знатоков музыкальных инструментов, благоговение слушателей, зависть других пианистов?

[PMR]

Широкоизвестная фирма музыкальных инструментов «Беккер» отмечала знаменательный юбилей — выпуск десятитысячного рояля. Фабрикант в целях рекламы продукции решил подарить десятитысячный рояль- самому выдающемуся пианисту своего времени. Выбор пал на Антона Рубинштейна.
Наилучшие сорта драгоценных пород дерева были завезены для этого рояля, самые опытные мастера фирмы принялись за работу. И вскоре музыкальный шедевр был торжественно преподнесен пианисту. Этот черный беккеровский рояль украшали богатые инкрустации.. На крышке был изображен лавровый венок, перевитый ный беккеровский рояль переехал вместе с семьей дочери Кенигсона, Тамары Владимировны, на новое местожительство— в Молдавию. Сейчас рояль, вместе с другими реликвиями старины стоит в квартире профессора Кишиневского медицинского института Александра- Анатольевича Коровина.
...Когда я прихожу к Коровиным, то непременно подхожу к инструменту. Робко притрагиваюсь к одному из клавишей. Нежный мелодичный звук долго поет в притихшей комнате. И каждый раз я волнуюсь при мысли,, что вот на эти самые клавиши опускались пальцы самого Рубинштейна, что его руки ставили на резной пюпитр ноты, что не раз, задумавшись, он опирался на полированную крышку этого черного беккеровского рояля.

[PMR]

ДОЧЬ ТУРГЕНЕВА

Как-то один из друзей принес мне старую французскую газету и показал небольшую информацию: в апреле 1952 года в Париже скончалась Жанна Брюэр, по матери Тургенева. Товарищ уверял меня, что это — внучка Ивана Сергеевича, прекрасный художник и поэтесса!
В папке, которую я озаглавил «Потомки Тургенева», постепенно стали накапливаться редкие фотографии, выписки из архивных дел, цитаты из книг, ответы специа- листов-тургеневедов, книголюбов. Их собралось так мно- го, что можно было проследить судьбу потомков великого русского писателя.
От Ивана Сергеевича скрывали, что у него есть дочь. Когда-то в юности он полюбил миловидную и скромную швею из челяди матери. Слухи об этом дошли до суровой, деспотичной Варвары Петровны. Она быстро навела порядок: «провинившуюся» отправили в Москву, а сыну внушили, чтоб готовился к магистерским экзаменам и больше думал о службе. На этом все и кончилось.
Тургенев занимался, писал, жил за границей и не знал, что у него растет дочь. Помогла случайность...

[PMR]

Жгучий мороз выбелил двор, запушил деревья в парке. Но в барском доме было тепло, светло, просторно. На парадный обед по случаю приезда сына из-за границы хозяйка созвала в Спасское окрестных помещиков, чиновников. После кофе Иван Сергеевич подошел к окну, выходившему на барский двор. Распахнулась дверь. Кучер с двумя деревянными ведрами идет к колодцу. За ним, семеня ножками, сунутыми в стоптанные сапоги, спешит девчушка лет семи. Худенькая, в накинутом на плечики рубище. Мужик наполнил ведра, одно передал девочке. Та, согнувшись, потащила его к дому.
Иван Сергеевич разразился негодованием. Мать, чтоб не сердить сына, открыла окно и приказала: кучеру забрать ведро, а девчонке — явиться к барыне.
И вот дрожащий ребенок испуганно жмется к стене под выжидающими взглядами гостей. Варвара Петровна весело и как-то игриво обращается к сыну:
— Ты знаешь, кто эта девочка? Вглядись хорошенько, на кого она похожа? Да ведь это твоя дочь, Иван!
И довольная произведенным эффектом, она засмеялась.
Это действительно была внебрачная дочь Ивана Сергеевича и московской мещанки Авдотьи Ермолаевны Ивановой. Ребенка Варвара Петровна взяла у матери и передала в семью своего крепостного. Так шестилетняя внучка богатой помещицы стала помощницей прачки!

[PMR]

Впоследствии Тургенев рассказывал Афанасию Фету:
«Вернувшись в Спасское, я узнал следующее: у прачки была девочка, которую вся дворня злорадно называла барышнею, и кучера преднамеренно заставляли ее таскать непосильные ей ведра с водою. По приказанию моей матери девочку одевали на минуту ь чистое платье
И приводили в гостиную, а покойная мать спрашивала: «Скажите, на кого эта девочка похожа?»
Что было делать? Оставить в таком состоянии дочь, как это делалось порою в помещичьей среде, Тургенев не мог. В то же время понимал, что даже прекрасное образование и воспитание не дадут ей никаких прав в России. Тогда он написал обо всем своему другу Полине Виардо. Знаменитая певица предложила отправить девочку к ней во Францию.
Несколько лет Иван Сергеевич не видел своей дочери. Правда, в письмах Полина Виардо упоминала о ней. 28 октября 1850 года Тургенев обращался к Виардо:
«Я твердо решил с этого времени делать для нее все, что будет зависеть от меня». В другом письме: «Напишите, какого цвета ее самое красивое платье. Чувствую в себе нежность к этому ребенку, который вас любит... Пришлите мне ее волос, у меня их нет».
И только в августе 1856 года произошла встреча. Перед писателем, приехавшим из России, стояла юная девушка, правда, некрасивая, но со вкусом одетая и свободно державшаяся. Она мило, выразительно прочитала наизусть Мольера и... ни слова не понимала по-русски^
— Полина, — спросил Тургенев девушку, — неужели ты ни слова русского не помнишь? Что означает слово» «вода»?
— ?..
— А «хлеб»?
Дочь в недоумении пожала плечами.

[PMR]

Правда, большого огорчения от того, что дочь забыла родной язык, Тургенев не испытывал. Он знал, что Полина в Россию не вернется. Его беспокоило другое. При внешнем с ним сходстве девушка не унаследовала его внутренних качеств. В ней не было и тени художественного, романтического начала.
Год шел за годом. И вот отец озабочен поисками хорошей партии для дочери. Полюбила она учителя пан-
•сиона, но того оттолкнула внешняя непривлекательность девушки. Понравился другой, но оказался слишком алчным к деньгам. 12 сентября 1860 года Тургенев пишет Фету:
«Я дочь свою не сосватал — и даже никого до сих пор не предвидится, хотя, вероятно, в течение зимы кто- нибудь навернется — о чем я думаю не без трепета».
Наконец, подвернулась приличная партия. Это был '29-летний толковый молодой человек. Иван Сергеевич, радостный, возбужденный, спешит сообщить брату:
«Я выдаю дочь свою замуж за г-на Гастона Брюэра, молодого и образованного человека, находящегося во главе значительной стеклянной фабрики. Свадьба должна совершиться в конце февраля, т. е. с небольшим через месяц».
Но за радостями потянулся целый хвост забот. Обещано было немалое приданое— 150 000 франков. Где их взять? Пришлось Тургеневу обратиться за помощью к друзьям и знакомым. А спустя несколько лет Иван 'Сергеевич только и делал, что вытягивал семью дочери из невылазных долгов. Вот его письмо к И. Маслову, •своему близкому знакомому: