Один из многих...
«Давыдов умер ночью. Перед смертью к нему вернулось сознание. Коротко взглянув на сидевшего у изголовья деда Щукаря, задыхаясь, он проговорил:
— Чего же ты плачешь, старик? — но тут кровавая пена, пузырясь, хлынула из его рта, и, только сделав несколько судорожных глотательных движений, привалившись белой щекой к подушке, он еле смог закончить фразу: — Не надо...— и даже попытался улыбнуться.
А потом тяжело, с протяжным стоном выпрямился и . затих...
...Вот и отпели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка, текущая откуда-то с верховьев Гремячего буерака. Вот и
все!»
Книга так и открыта на последней странице. А я не убираю ее, находясь под впечатлением последних строк, еще переживая смерть Семена Давыдова.
Я думаю над тем, как автор уподобляется мифическому Богу: он населяет пустыни, строит города, казнит и милует; заставляет своих героев любить, страдать или радоваться. Он может даровать им жизнь, или оборвать ее. И никто ему не судья. Компасом служит жизнь.
|