[PMR]

Ракета прочертила красную линию на небе.
От земли оторвался и набирает высоту флагман. А за ним машина за машиной весь отряд поднимается в небо, ставшее уже темно-голубым.
Самолеты идут по кругу.
— Готово,— докладывает флагманский стрелок-радист.— Все машины взлетели.
Кулишенко сделал разворот. Звенья приняли боевой порядок.
Вперед! На Ханькоу!
На штурвале спокойно лежат сильные, уверенные руки Кулишенко. Сейчас его наполняет чувство какой-то полной слитности со своим самолетом, и где-то на втором плане все время в его сознании присутствует живое ощущение мощи и надежности машины.
Самолет несется со скоростью 4,5 километра в минуту. Внизу рисовые поля, селения, дороги.
Давно отдана команда надеть маски. Высота — 7 тысяч метров. Теперь под крылом одни леса да горы.

Штурман Дегтяренко погрузился в расчеты — через десять минут внизу должны засверкать на солнце воды Янцзы.
Антонов передает на КП очередное донесение. Только эти радиосигналы — очень короткие, чтобы враг не запеленговал эскадрилью,— связывают их теперь с землей, со своими. И там, в Чэнду, их жадно ловят в эфире, и ими живет весь аэродром.
Невидимые с земли, не обнаруженные в воздухе, самолеты проникли глубоко в тыл японских войск. Неожиданно появились они над аэродромом Ханькоу.
Кулишенко и штурман мгновенно сориентировались: бомбить стоянки самолетов, склады горючего и боеприпасов.
Когда открылись створки бомболюков флагманской машины, все экипажи уже были готовы: бомбили залпом, со всех самолетов одновременно.
Эскадрилья молниеносно и на большой скорости уходила с боевого курса.
Антонов следил за воздухом, не снимая рук с пулемета.

На флагмане и на всех самолетах экипажи изготовились к бою с вражескими истребителями, которых можно было ожидать с секунды на секунду.
Но вот уже Ханькоу остался далеко позади, а самураев в воздухе не видно. Напряжение, все время владевшее людьми, сменялось радостным ощущением успеха операции. И именно поэтому Кулишенко дважды повторил приказ — следить за воздухом.

Он подумал: даже если в Ханькоу все разбито, самураи, опомнившись, затребовали самолеты для перехвата. Нужно ожидать встречи. И словно в подтверждение в переговорном устройстве прозвучал голос Антонова— на КП получили сообщение партизанской радиостанции: с двух японских аэродромов взлетели истребители.
— Предупредить экипажи,— приказывает командир, поднимая эскадрилью еще выше в небо.
Потолок — 7 километров. И на этой высоте, где без радиолокаторов не так-то просто обнаружить самолеты, Кулишенко ведет эскадрилью.
Уже не один час они летят в масках.

Пожалуй, такого сложного и трудного попета еще не было ни у кого из добровольцев.
— Двести пятнадцать километров,— кричит Дегтяренко командиру.
Акимыч прислушивается к гудению моторов, и оно кажется ему ровным, мелодичным. Он даже улавливает, какую именно мелодию они затянули, и он тоже мурлычит. Сквозь звуки мотора до штурмана доносится: «Дивчино, Галю...»

Дегтяренко из своей кабины бросил взгляд на Аки- мыча и улыбнулся. А Кулишенко все распевает про дивчину. Галю, и вдруг перед ним возникают лица жены, дочки — курносой Инки с косичками. Акимыч крепче сжимает штурвал в руках.

Еще несколько минут — и должен открыться аэродром.
Там давно и нетерпеливо, сверяя свои часы и поглядывая на небо, их ждут товарищи.