[PMR]

Расстались необычно.
По аллее брели два мальчугана. Один лет двенадцати, другой — совсем малышонок. По тому, как они были одеты — в хлопчатобумажных костюмах «на вырост», поверх фланелевых рубашек, в кепках,— сразу догадаешься: из села. Старший настороженно оглядывался по сторонам.
— Смотрите,— оживился вдруг Чуковский.— Заблудились, а виду не хотят подать. Москва-то есть Москва.
Давайте-ка подзовем...
Но мальчишки словно почуяли, откуда приходит помощь. Повернули в нашу сторону.

Корней Иванович выжидающе молчал.
— Дяденька, как нам на станцию проехать?
Чуковский пошевелил бровями, как Бармалей, и с деланным удивлением оттопырил нижнюю губу.
— На станцию? Это — к вокзалу? А к какому: Ленинградскому? Ярославскому? А то есть еще Савеловский.
— Да мы на Рязань. Из Воркуты. Мать в очереди за билетами. Мы город пошли посмотреть. Далеко станция-то?
Корней Иванович тяжело поднялся, распрямляя затекшую спину.
— Что ж, до свидания... Я с ребятишками потолкую да на метро посажу. Ко мне в Переделкино милости прошу, как снова в Москве будете...

Они шли не торопясь. Степенно. Точно плыли. Большой и сбоку двое маленьких. Он наклонился и о чем-то расспрашивал.
Я долго смотрел им вслед...
И в маленькой радости человек не одинок. Он несет ее к людям. В улыбке, в глазах, в интонациях голоса. Так и я нес свою радость. Отправлял ее в обычной почтовой бандероли. Знал: через пять-шесть дней, уже забытая мною, она засветится вновь в душе другого человека.